С событиями феодальных войн 2-й трети XV в. на русских землях тесно связан вопрос об образовании отдельной от византийской православной церкви митрополии (т.е. церковной организации) на землях Московского княжества, положившей начало церковной структуре Московского государства и определившей отношение между этой структурой и великокняжеской властью. Кроме того, именно события, последовавшие в церковной жизни Руси после подписания 5 июля 1439 г. во Флоренции (Италия) унии, т.е. союза, между высшими иерархами католической и православной церквей, определили религиозную и культурную автономию Русского государства по отношению к другим европейским государствам на много столетий вперед. Поэтому рассмотрение истории отношения на Руси к Флорентийской унии представляется весьма важным для понимания русской истории XV-XIX вв. Тем более этот исторический сюжет как один из ключевых для понимания генезиса Московского государства не остался свободен от мифологизации. Традиционная схема, сложившаяся «задним числом» в XVI в. и закрепленная в отечественной историографии в XIX в. – в эпоху господства теории «самодержавия, православия, народности», – гласит об изначальном неприятии всеми русскими иерархами церкви и народом, в целом, идеи союза с католической церковью, в подписании которого участвовал иноземец грек Исидор, назначенный, вопреки желанию русских людей, на должность митрополита русского (главы церковной организации на русских землях) константинопольским патриархом. Однако анализ сохранившихся источников показывает, что отношение на Руси к унии и непосредственно к позиции митрополита Исидора было далеко не однозначным и в 40-е годы XV в. претерпело определенные изменения (Хорошев А.С. 1980. – С. 90; Зимин А.А. 1991. – С. 79-97; Лурье Я.С. 1994. – С. 93-108; Бобров А.Г. 2001. – С. 194-215).
Как известно, с начала христианизации Русского государства в кон. Х в. глава церковной организации на русских землях – первоначально архиепископ, а с 1037 г. – митрополит – утверждался на эту должность главой христианской церкви Восточной Римской империи (Византии) - константинопольским патриархом – и организационно подчинялся ему. Кроме того, распад Древнерусского государства во 2-й пол. XIII в. на ряд отдельных государственных образований не повлек за собой уничтожение общерусской митрополии. В XIV – 1-й трети XV в. почти на все земли бывшего Древнерусского государства, в том числе оказавшиеся в составе ВкЛ, распространялись церковная структура и власть единого общерусского митрополита. * Попытки вел. кн. литовских Ольгерда и Витовта добиться от константинопольской патриархии отдельного митрополита для православных земель ВкЛ либо не увенчалась успехом, либо имели успех кратковременный (Греков И.Б. 1975. – С. 43, 56, 57).
Предшественник Исидора – митрополит Герасим – был назначен на эту должность осенью 1433 г. Своей ставкой митрополит Герасим сделал г. Смоленск. Как было описано выше, в ходе событий феодальной войны в ВкЛ Герасим был сожжен после четырехмесячного заключения по приказу вел. кн. Свидригайло в 1435 г. Еще в 1434 г. Герасим поддерживал идею союза христианских церквей.
Идея воссоединения двух церковных структур, католической и православной, в единую церковь инициировалась византийскими императорами с целью привлечения воинских сил европейских государств к защите Византии от агрессии турок-османов. Среди представителей православной церкви Византии были и сторонники, и противники унии. В частности, монахи афонских монастырей, располагавшихся в одном из наиболее почитаемых культовых мест православного мира – на Афоне (Святой горе) в Греции, были ярыми противниками союза с «латинянами». Позиция афонских монахов отразилась и на отношении к унии среди русских представителей церкви. Так, достаточно традиционными и крепкими были связи афонских монахов с монастырями Новгородской земли, в первую очередь, с Лисицким (на Лисьей горе) Рождества Богородицы (Бобров А.Г. 2001. – С. 197).
Назначенный в середине 1436 г. на должность русского митрополита Исидор был до этого настоятелем константинопольского монастыря св. Дмитрия. Этот человек был близок по мировоззрению итальянским гуманистам, серьезно занимался астрономией и географией. Идея объединения церквей была ему близка. Весной 1437 г. Исидор прибыл в Москву, привезя с собой грамоты от византийского императора и от патриарха с просьбой отправить митрополита на предполагавшийся собор по объединению церквей.
Осенью 1437 г. на собор в Италию из Северо-Восточной Руси отправилась большая делегация во главе с митрополитом, в которую также входили суздальский епископ Авраамий и представитель вел. кн. тверского Борис Александрович боярин Фома. Летом 1438 г. русская делегация достигла итальянского города Феррары, где начались заседания собора. С февраля 1439 г. заседания происходили во Флоренции. После длительных догматических споров (об исхождении Святого Духа, о причащении, о чистилище, о преимуществе папы римского перед константинопольским патриархом) 5 июля 1439 г. уния была подписана. При этом православные священники уступили католическим по всем пунктам споров. Свои подписи под текстом грамоты Флорентийского собора поставили и митрополит Исидор, и епископ Авраамий Суздальский. Из источников очевидно, что все основные участники русской делегации добровольно согласились с положениями унии. Так, наиболее ранний русский памятник о событиях, связанных с унией, – «Хождение во Флоренцию» - нисколько не осуждает союз церквей, а наоборот, как в порядке вещей, сообщает о подписании документов собора русскими иерархами и о получении благословения Исидором и суздальским епископом от римского папы перед возвращением на Русь. Из другого, греческого, источника известно о том, что тверской посол боярин Фома принимал участие в мессе, которую служил папа римский при участии русского митрополита (Лурье Я.С., 1994. – С. 106). Я.С.Лурье, А.Г.Бобров отметили, что в Тверском великом княжестве не было осуждения унии, даже когда Исидор был вынужден бежать в Тверь из Москвы осенью 1441 г. Около 1453 г. в Твери было написано «Слово похвальное» вел. кн. Борису Александровичу Тверскому, согласно которому греческие иерархи, подписавшие унию, восхваляли тверского вел. князя. Таким образом, и после изгнания Исидора из Москвы и поставления там собственного митрополита в 1448 г. в одном из крупнейших княжеств Северо-Восточной Руси к унии относились, по меньшей мере, нейтрально.
Осенью 1440 г. Исидор вернулся на Русь и остановился в Смоленске – месте пребывания своего предшественника Герасима. В Смоленске в это время княжил кн. Юрий Семенович (Лугвеньевич), один из активных участников феодальной войны в ВкЛ и лидер оппозиции вел. кн. литовскому Казимиру в рассматриваемое время. Известно, что Юрий Семенович оказывал помощь митрополиту в его борьбе с противниками унии.
Кроме Твери и Смоленска, уния была признана и в Киеве: княживший там внук Ольгерда – кн. Александр Владимирович выдал митрополиту грамоту, подтверждавшую все его права. В церковном подчинении Исидора в это время также находился Псков, где вернувшийся иерарх сменил архимандрита.
В русских землях ВкЛ Исидор после приезда с собора пробыл около 11 месяцев. По информации новгородского летописца, митрополит приказывал вести службы в католических храмах православным священникам и наоборот – католическим – в православных храмах.
19 марта 1441 г. Исидор приехал в Москву. Каково же было отношение к унии и митрополиту там? По прибытию в столицу Московского княжества митрополит огласил в Успенском соборе Кремля буллу (послание) римского папы Евгения IV, адресованную вел. кн. Василию Васильевичу об объединении церквей. А на четвертый день после приезда в Москву Исидор был арестован по приказу вел. кн. Василия Васильевича и помещен в Чудов монастырь. Причиной ареста послужило позитивное отношение митрополита к унии. Тем не менее, Я.С.Лурье, а затем А.Г.Бобров отметили, что, скорее всего, идея унии была первоначально признана в Москве. По крайней мере, можно считать точно установленным, что центр оппозиции унии на русских землях находился не в Москве, а в Новгороде.
А.Г.Бобров достаточно аргументированно показал, что отрицательное отношение к унии сформировалось среди монашеских общин Новгородской земли еще до ее подписания под влиянием позиции греческих афонских монахов. Уже в Италии в декабре 1439 г. русскую делегацию покинул суздальский иеромонах Симеон, не признавший унию и поспешивший в лагерь ее противников – к новгородскому архиепископу Евфимию II. В Новгород Симеон прибыл весной 1440 г. Позднее, в 50-е годы XV в. под пером Симеона появилась «Повесть о восьмом соборе», резко осуждавшая унию. Характерно, что суздальский иеромонах в этом произведении попытался обелить своего епископа Авраамия. По версии Симеона, Авраамий подписал унию лишь после того, как по приказанию Исидора просидел неделю в темнице.
После получения известия о подписании унии, с осени 1439 г. новгородский архиепископ Евфимий II активно приступил к созданию культа новгородской «старины», который выражался в установлении церковного почитания всех былых новгородских князей и церковных иерархов, в обращении к местным культурным традициям в строительстве храмов и иконописи. Такой новгородский традиционализм был вызван неприятием идеи объединения с католической церковью и демонстрировал оппозиционность Новгородской земли по отношению к другим русским землям, где уния была признана. В конце 1439 г. источники зафиксировали и конфликт новгородцев с немецкими купцами Ганзейского союза, который привел к разрыву отношений между Новгородской республикой и Ганзою, отъезду всех западноевропейских купцов из города. При этом Евфимий II отказался принять на хранение ключи от немецкого храма вопреки традиции (Бобров А.Г. 2001. – С. 198-200, 206-212).
Почему именно Новгород стал центром русской оппозиции унии? Вероятно, связи новгородских монастырей с афонскими были лишь одной из причин этого явления. Я.С.Лурье считал, что «латинская» опасность ощущалась в Новгороде и Пскове куда сильнее, чем в Москве, – через три года после приезда Исидора, в 1445 г., обеим республикам пришлось испытать очередное нашествие ливонских «немец» (Лурье Я.С. 1994 . – С. 107). Однако в Пскове, как раз, унию признали. Поэтому полного комплекса причин оппозиционного отношения в городе на Волхове к унии пока не известно.
Весьма интересные выводы были сделаны в последнее время А.Г.Бо-бровым о ходе событий на Руси вокруг вопроса об отношении к унии. Зимой 1440/1441 гг. против Новгородской республики начали военные действия отряды Московского княжества, Тверского и Псковской республики. Был разорен ряд новгородских волостей. В конце зимы у новгородского города Демона был заключен мир между представителями Новгородской республики – архиепископом Евфимием II, посадниками – и вел. кн. Василием Васильевичем Московским. Василий II заключил мир «како за себе, тако и за пскович», а новгородцы «биша челомъ много князю великому» и уплатили ему 8 тысяч рублей «за свою вину» (цит. по: Бобров А.Г. 2001. – С. 212). В источниках на указано, каким образом новгородцы «провинились» перед вел. кн. Василием II, тем более что сумма выплаченного «окупа» была весьма и весьма существенной. По мнению А.Г.Боброва, причина войны заключалась в неприятии унии в Новгороде, а деньги, уплаченные из казны Новгородской республики московскому князю, изменили отношение к союзу церквей и Василия II. Таким образом, посредством денег Евфимий II победил Исидора (Бобров А.Г. 2001. – С. 212-214). В итоге, когда весной 1441 г. митрополит прибыл в Москву, на четвертый день пребывания в городе он был арестован и до середины сентября 1441 г. содержался в Чудовом монастыре, где его уговаривали отказаться от унии. В сентябре Исидору позволили бежать в Тверь, где, очевидно, по-прежнему союз церквей не осуждали, затем митрополит отбыл в ВкЛ и оттуда в Рим. В целом на русских землях дело унии было проиграно.
Исидор принимал участие в последней обороне столицы Византии – Константинополя от турок-османов в 1453 г., в 1458 г., уже проживая в Италии, был удостоен сана константинопольского патриарха. Правда, после падения Константинополя этот сан стал, по сути, номинальным. После ареста и бегства митрополита Исидора его место как главы общерусской церковной организации оказалось вакантным.
В великокняжеском летописном своде сообщалось, что в декабре 1448 г. русским митрополитом был избран «Епископы Рускими» рязанский епископ Иона. До этого епископы избирали лишь претендента на митрополию, а назначался митрополит константинопольским патриархом. В 1448 г. впервые русский митрополит занял свою должность без санкции константинопольской патриархии.
В отечественной исторической литературе сложилось мнение, что Иону дважды в 30-е годы XV в., после смерти Фотия, а потом Герасима, выдвигали в митрополиты, но дважды он не утверждался патриархом (Зимин А.А. 1991. – С. 84, 85). Я.С.Лурье обратил внимание на тот странный факт, что в летописях об Ионе как претенденте на митрополию впервые упоминается лишь в 1448 г. В то время как летописи традиционно сообщали о поездках кандидатов в Константинополь. А впервые Иона в летописи достоверно упомянут в 1446 г., когда Дмитрий Шемяка, бывший в то время великим князем, «призва к себе епископа Рязанского Иону на Москву, и пришедшу ему, обеща ему митрополию», в обмен на помощь в аресте детей уже ослепленного вел. кн. Василия II. Дети Василия Дмитриевича были отправлены к отцу «на Углечь в заточение», и вел. кн. Дмитрий Юрьевич приказал Ионе «итти к Москве и сести на дворе митрополиче». К тому же происходил Иона из семьи галичских землевладельцев (Лурье Я.С. 1994. – С. 97). Но вряд ли до 1448 г. Иона исполнял обязанности митрополита. В грамоте 1447 г. он был назван епископом рязанским, и его подпись стояла на третьем месте. Да и избрание Ионы митрополитом в 1448 г. было полуофициальным. В его избрании не участвовали владыки Новгородской земли и Тверского княжества. Не признавали Иону митрополитом и некоторые настоятели крупных монастырей. По сути, Иона являлся первоначально главой церковной организации Московского княжества и зависимых от него земель. Очень важно, что он был ставленником вел. кн. Василия II. Учитывая роль Ионы в событиях 1446 г., А.А.Зимин отметил: «Сильные мира сего любят сторонников с сомнительной репутацией: те всегда стараются быть преданными» (Зимин А.А. 1991. – С. 207; Лурье Я.С. 1994. – С. 107, 108).
Возникновение в Московском великом княжестве отдельной структуры церковной власти (автокефальной церкви) и ее зависимость от московского великого князя были важными элементами складывавшегося Русского единого государства.
В связи со стабилизацией политической обстановки в Восточной Европе (победами Василия II и Казимира IV над своими внутренними противниками, заключением московско-литовского договора 1449 г.) Иона был признан в 1451 г. как глава православной церкви и на русских землях ВкЛ – митрополитом киевским. Однако эта ситуация продолжалась недолго. В конце 50-х годов XV в. Казимир IV отказал Ионе в правах на киевскую митрополию и митрополитом «Киевским и всея Руси» в ВкЛ был провозглашен Григорий, поддерживавший церковную унию 1439 г. Казимир IV пытался добиться признания Григория в качестве общерусского митрополита и от Василия II. Но – безуспешно.
Флорентийская уния 1439 - организационное объединение под властью римского папы вселенских католической и православной церквей, провозглашенное на церковном соборе во Флоренции (Италия).
Сторонниками унии наряду с папством были руководящие круги Византийской империи, в том числе император Иоанн VIII Палеолог и царгородский патриарх Иосиф II (1416-1439), которые надеялись в обмен на уступку в догматике получить помощь католической Европы в борьбе с турецкой угрозой и защите Византийской империи. Участие восточнославянской церкви в задуманном греками соединении церквей обеспечивалось назначением в 1436 на Киевскую митрополию своего соотечественника Исидора, образованнейшего человека того времени, известного своими симпатиями унии.
Исидору принадлежит первостепенная роль инициатора и главного устроителя Флорентийской унии. Будучи патриотом Византийской империи, он не видел другого способа ее спасения от турок как путем получения помощи католического Запада. Сведущий философ, он, пользуясь своим громадным авторитетом, повлиял на самого византийского императора Иоанна VIII Палеолога и умирающего царгородского патриарха Иосифа II, убедив их подписать унию. Русское «Слово о составлении осьмаго собора» всю вину за унию возлагает на Исидора, обращаясь к нему: «Царя обольстил еси, патриарха смутил еси и царствующий град погибели исполнил еси».
Уния была подписана 5.VII.1439 и на следующий день торжественно провозглашена. С католической стороны свои подписи под актом унии поставили сам папа римский Евгений IV, 143 кардинала, примасы, бискупы и арцибискупы, с православного - византийский император Иоанн VIII Палеолог, митрополиты Антоний, Досифей, Исидор и еще 15 митрополитов. Подпись патриарха Иосифа II в акте унии отсутствует, потому что он умер 10.VI.1439. Но он оставил документ, в котором засвидетельствовал свое согласие. Под актом унии стоит подпись Исидора: «Подписуюсь с любовью и одобрением», а также суздальского епископа Авраамия: «Смиренный епископ Авраамие суждальский подписую».
В соответствии с Флорентийским соглашением, Царгородская церковь вместе с дочерними церквами соединялась с Римом. Латиняне и греки принадлежали теперь к единой Христовой церкви на равных условиях. Православная церковь признавала ряд католических догматов, в том числе филиокве (в компромиссном варианте), при сохранении обрядности и богослужения на греческом, церковнославянском и др. языках, брака светского духовенства, права светских людей причащаться вином и т.д.
На обратном пути из Флоренции в 1440-1441 Исидор попробовал ввести унию в Польше и ВКЛ. Она встретила толерантное отношение в Кракове, Перемышле, Холме, Львове, Киеве, Смоленске, Полоцке и некоторых других городах и землях. Православная знать ВКЛ доброжелательно принимала Исидора.
Но уния вводилась медленно и до 1443 не имела государственной поддержки. Дело в том, что в то время унии никто особенно не жаждал: ни православные, ни католические иерархи, которые ее проигнорировали, ни правительство, ни даже сам папский престол. С начала 1430-х и до 1450-х отношение к унии в правительственных кругах Польши и ВКЛ было в значительной мере неоднозначным.
Во-первых, католическая церковь имела свои внутренние проблемы, и ее иерархи были сначала враждебно настроены к ее инициатору папе Евгению IV, победителю на последних папских выборах, и подчинялись папе Феликсу V, избранному альтернативным Флорентийскому Базельским собором. Позицию непризнания Евгения IV занимала и политическая элита государств. Признание Флорентийской унии князем Юрием Лугвеновичем, который в 1440-1441 на короткое время восстановил независимость Смоленского княжества от ВКЛ и рассчитывал получить поддержку Рима, было еще одной из причин, почему правящие круги ВКЛ в то время не признали Флорентийской унии.
Важным фактором, который препятствовал Флорентийскому объединению в ВКЛ и Польше, было негативное отношение местных латинских иерархов и духовенства как к «руской» церкви, так и к объединению с ней. Прямое окатоличивание православного населения Беларуси и Украины было им более по душе. Уния же означала, что продолжается параллельное существование «руской» иерархии. Католические епископы не собирались поступаться и равняться в правах с «никчемными» владыками восточного обряда до тех пор, пока эти владыки придерживаются своих предрассудков. Единение «руской» церкви с Римом подрывало привилегированный социально-правовой статус римско-католического меньшинства в белорусско-украинских землях ВКЛ и Польши.
С другой стороны, по словам иезуита Антония Поссевино, папского посла к Ивану Грозному, восточные епископы насмехались над недолговечной Флорентийской унией, к заключению которой они не имели отношения и подчиняться которой по собственной воле не собирались. Враждебное отношение к «руской» церкви среди католических церковных и светских кругов Польши и ВКЛ не могли остаться вне внимания православных и отворачивали их от идеи объединения с Римом.
В сравнении с умеренной реакцией на Флорентийский собор и унию на белорусско-украинских землях в Московском государстве на них отреагировали бурно. По возвращении Исидора с собора его низложили и заключили в монастырскую тюрьму, откуда он убежал в ВКЛ, а затем в Рим.
Хотя много греческих иерархов по доброй воле - или и по глубокому убеждению - на Флорентийском соборе высказались за объединение церквей, большинством рядового духовенства, монахов и мирян уния не была принята и стала яблоком раздора в византийской православной общности. Большинство греков, которые одобрили Флорентийскую унию, со временем дезавуировали свои подписи. Многие из них считали, что турецкое нашествие было божьей карой за грехи греческого народа, общества и церкви, и прежде всего - за капитуляцию перед католической ересью, осуществленную во Флоренции. С приходом на патриарший престол антиуниата Геннадия Схолария (1454-1456, 1463, 1464-1465) противники флорентийского компромисса взяли верх. Хотя новый патриарх увлекался произведениями Фомы Аквинского и сначала склонялся к унии, а на самом Флорентийском соборе даже отстаивал правильность католической доктрины про происхождение святого духа, теперь он почти 10 лет верно носил мантию лидера антиуниатской партии, переданную ему Марком Евгеником на смертном одре (1444 или 1445). Схоларий не был более склонен поддаваться на западноевропейские церковно-политические инициативы. На соборе 1484 греческая церковь формально аннулировала Флорентийское соглашение. Есть также сведения, что оно было отвергнуто Иерусалимским 1443, Константинопольскими 1450 и 1472 и другими церковными соборами. И хотя вопрос унии с Римом еще не раз вставал в дискуссиях православных духовных, было похоже, что среди посполитого греческого люда он был решен окончательно.
Хотя попытка церковного объединения Востока и Запада в XV в., резонанс которой еще долго витал в Киевской митрополии, окончилась-таки неудачей, и разделение на католиков и православных утвердилось вновь, Флорентийская уния на многие десятилетия определила судьбу белорусско-украинской церкви и всего востока Европы. Одним из ее последствий было самостоятельное, без санкции Царгорода, который «запятнал» свою веру, приняв папские «ереси», поставление митрополита в Москве и окончательный раздел православной церкви Восточной Европы на 2 части: Киевскую и Московскую митрополии. В Москве поднялась буря полемических произведений, которые обвиняли флорентийских перебежчиков - греческого патриарха и византийского императора, противопоставляя их вероломству непреклонную православную веру московского князя.
Флорентийская уния стала основной «правовой базой» толерантного отношения к восточным христианам на католическом Западе (например, в Венеции, где была значительная греческая диаспора).
Результатом Флорентийской унии было то, что римские папы стали принимать непосредственное участие в делах «руской» церкви, и это - с переменным успехом - имело место до начала XVI в. После Флорентийской унии, создания отдельной Московской митрополии и падения Византийской империи, когда папа назначил киевского митрополита, а царгородский унийный патриарх жил в Риме, юрисдикционный статус Киевской митрополии на протяжении нескольких десятилетий оставался неопределенным. Во второй половине ХV в. киевские митрополиты, как представляется, все еще не признавали категорического конфессионального размежевания, хотя в глазах и Рима, и Царгорода их примирение, достигнутое на Флорентийском соборе, завершилось. До начала ХVI в. киевские митрополиты, не разрывая с Царгородом, искали способы продолжения или восстановления отношений с Римом, когда, увидев, что папство - и прежде всего высшее католическое духовенство ВКЛ и Польши - считают Флорентийскую унию уже расторгнутой, положили конец этим начинаниям.
После восстановления в 1458 отдельной от Московской Киевской митрополии в ВКЛ (с кафедрой в Новогрудке) Флорентийской унии придерживался великий князь литовский Казимир. Он поставил митрополитом сторонника унии Григория Болгарина, который, однако, не смог ее ввести и от нее отрекся. Преемник Григория нареченный митрополит Мисаил в 1476 организовал обращение высших духовных и светских особ к папе Сиксту IV о готовности продолжать дело унии. С аналогичным посланием обратился в Рим в 1500 киевский митрополит Иосиф Болгаринович. Подсчитано, что пятеро из девяти митрополитов, избранных в ВКЛ в ХV в., были униатами или сторонниками унии. Они формально считали ее действительной на территории Польши и ВКЛ. Однако это фактически не сказывалось на жизни духовенства и верующих, хотя сделало, например, возможным выпуск папой специальных индульгенций, сбор от которых должен был пойти на отстройку Киева, разрушенного в 1482 крымским ханом Менгли-Гиреем.
Создается впечатление, что в конце XV в. в Риме стали свыкаться с мыслью о бесперспективности Флорентийской унии на белорусско-украинских землях. Уже в 1501 папа Александр VI признал ее недействующей в ВКЛ. На протяжении большей части ХVI в. папский престол, начав борьбу с Реформацией, только время от времени проявлял интерес к православному населению ВКЛ. В 1577, в частности, он финансировал издание на греческом языке актов Флорентийской унии, правомочность которых всячески отстаивалось в предисловии, которое ошибочно приписывают Геннадию Схоларию. Целью этого издания было возродить среди греков идею церковного объединения флорентийского узора.
В ХVI в. улеглось возбуждение в православном мире, вызванное Флорентийской унией, и противоречия между про- и антиуниатской православной партиями, которые перед самым приходом турок в Византию так ревностно боролись между собой, немного стерлось. Флорентийская традиция была забыта или призабыта до последней трети ХVI в., когда ее вновь вспомнили и в Киевской митрополии, и в Риме.
На принципах Флорентийской унии была основана провозглашенная через полтора столетия Берестейская церковная уния 1596. Ее организаторы хотели возродить дух флорентийского экуменизма на локальном уровне, поскольку видели, что универсальная, глобальная уния в новых условиях неосуществима. В своей концепции унии с Римом К.Острожский брал за образец модель объединения, оговоренную на Флорентийском соборе. Особенно часто обращался к примеру Флорентийской унии И.Потей. Но белорусско-украинские владыки вряд ли осознавали, что взгляды Рима на церковное объединение далеко отошли от времен Флорентийского соглашения.
Организаторами Берестейской унии двигала сознание наследования замыслу и делу предков: «…то вже и продкове наши давно промышляли…». На их авторитет ссылались в соборной грамоте от 2 декабря 1594 г.: «…в которой едности … завжды продкове наши были». Свое моральное право решать судьбу всей церкви и народа, подвергнутое сомнению доревалюционной российской и советской историографией, они основывали на давности унийной традиции в ВКЛ. «Эта едность не от нас началась, а здесь в государстве давно была, но только злыми людьми утоена», - сообщал в 1601 И.Потей Л.Сапеге о находке в Вильне и Лаврышове древних рукописей, которые эту давность падтверждали.
В конце XVI в., когда стали возникать проекты нового церковного объединения, Флорентийская уния вновь стал предметом усиленных дискуссий. Среди массива полемической литературы, связанной с Берестейской церковной унией, не было ни одного более-менее серьезного произведения, где бы не вспоминалась Флорентийская уния - ее или усердно охаивали, или не менее рьяно защищали.
На волне пробудившихся национально-религиозных чувств, вызванных Берестейской унией, обостряется историческая память общества, закипели страсти вокруг прошлого, сквозь призму которого возникла необходимоть осмыслить соглашение 1596, чтобы определить место своей страны в общерелигиозных процессах. Идеологи унии делали нажим на единство папства и патриархата во время крещения Руси, на потерю веры предков, какой она была до раскола 1054, апеллировали к национальной исторической традиции преодоления односторонней ориентации на византийский Восток. Особенно бурные страсти разгорелись вокруг наследия на «Литве и Руси» Флорентийского собора 1439, решения которого, приемлемые как для Рима, так и для Царгорода, основателями унии воспринимались как свидетельство самой истории в пользу восстановления союза Киевской митрополии с апостольским престолом. Они заявляли о своей верности «духу и букве» флорентийского экуменизма, а свою унию читали продолжением дел предков.
Этот сильнейший аргумент должен был производить небезразличное впечатление на общество, ибо противники объединения сильно налегали на дискредитацию события полуторавековой давности. Послы от альтернативного Берестейского собора 1596 заявили королю, что оны рады приступить к унии, но поскольку «из истории видно, что это святое соединениее сколько раз не заключалось, всякий раз и разрывалось, потому что не были ликвидированы все препятствия для него, то и мы, не желая более без нужды создавать такие непрочные дела, желаем приступить к этому соглашению осмотрительнее, надлежащими средствами и путями, чтобы оно, утвержденное на крепкой основе, могло быть долго и, дай бог, вечно».
Оппозиция объединению церквей была не против унии в принципе, но против ее регионального характера. Она хотела универсального объединения двух ветвей христианства, а отказу от подчинения патриархам и признанию примата папы противопоставляла соглашение, основанное на паритете двух всемирных христианских центров. В брошюре «История о листрикийском, то есть о разбойническом Ферарском или Флоренском синоде, вкратце правдиво списаная» (1598), основанной на враждебных Флорентийской унии афонских и московских писаниях, клирик Острожский пытается доказать неканоничность соборных постановлений 1439. На этот более эмоциональный, чем интеллектуальный антиисторический опус И.Потей ответил научным трактатом «Оборона Флорентийского собора осьмого» (1603-1604), в котором дал историографию собора, проанализировал источники и на конкретных и авторитетных свидетельствах его римских и византийских участников доказывал его историческую оправданность, церковную каноничнасть и выводил генезис Берестейской унии из его постановлений. Исторические выкладки «Перестороги» анонимного автора (1605) и «Палинодии» З.Копыстенского (1621) о ненадежности, непрочности, непринятии Флорентийской традиции на «Руси» пытался опровергнуть в своей книге «Защита церковного единства» (Вильно, 1617) Л.Кревза, доказывая, что уния существовала на «Руси» всегда и что теперь она введена законно и добросовестно.
Литература:
1. Белы А.В. Фларэнтыйская унія 1439 // Рэлігія і царква на Беларусі: Энцыклапедычны даведнік. - Мн., 2001. - С. 340.
2. Гудзяк Б. Криза і реформа: Киівська митрополія, Царгородский патріархат і генеза Берестейськоі уніі: Пер. з англ. - Львів, 2000.
3. Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. - Репринт. Париж, 1959. - М., 1991. - Т. 1. - С. 349-362.
4. Мартос А. Беларусь в исторической государственной и церковной жизни. - Репринт. Буэнос-Айрес, 1966. - Мн., 1990. - С. 111-124.
5. Потей І. Оборона Флорентійского собору восьмого проти фальшивого [собору], недавно виданого ворогами з"единення - у Вільні - 160 року // Analecta Ordinis S. Basilii Magni. Sectio II. Vol. XV. - Romae. - P. 396-459.
6. Gill J. The Council of Florence. - Cambridge, 1982.
7. Halecki O. From Florence to Brest (1439-1596).- Romae, 1958.
8. Halecki O. Od unii Florenckiej do unii Brzeskiej / Przekł. A.Niclewicz. - Lublin - Rzym, 1997. - T. I.
К моменту созыва собора Плифон пребывал уже в очень преклонных летах: ему было под 80. В ренессансной Италии к нему относились как к живому классику, и повсюду его сопровождали толпы поклонников. Философ изрекал перлы мудрости, которые немедленно за ним записывались; он купался в лучах своей славы и наслаждался всеобщим вниманием.
2. Серьезные сложности в проведении дискуссии были вызваны глубинными различиями между греческой и латинской методологиями. С одной стороны, как открыто признал византийский томист Георгий Схоларий, слабая диалектическая подготовка его соотечественников не могла сравниться с утонченными силлогизмами в аргументации латинян, а попросту они умели спорить гораздо лучше греков.
С другой стороны, будучи наследниками латинского схоластицизма, западные богословы подходили к каждому вопросу с философской и диалектической точки зрения, зачастую в ущерб библейской и патристической перспективе. Для православных, которые никогда не рассматривали богословие как исключительно схоластическую или научную дисциплину, такой подход являлся серьезной проблемой. Даже Исидор Киевский горячий поклонник латинской учености и богословия вынужден был признать, что непривычные философские категории и аргументы, использовавшиеся латинянами на соборе, скорее, углубили раскол, увеличили и усилили разногласия.
Итак, византийская делегация в Ферраре лишь формально представляла восточное и по большей части была богословски не подготовлена к серьезной дискуссии. К тому же она была разделена между собой еще один ослабляющий ее фактор. Это разделение можно проиллюстрировать на примере двух самых видных ее членов.
Виссарион, который, как и его главный протагонист Марк Эфесский , учился у Плифона, был беззаветно предан греческой классической традиции. Сохранение этого священного наследия стало главной заботой его жизни. Ощущая, что приблизились последние дни Империи, пламенный гуманист пришел к мысли, что это была прежде всего миссия латинского Запада. Принимая во внимание его страстную любовь к древности и философскую ориентацию, не говоря уже об убеждении, что христианству невозможно будет выжить под исламским владычеством, можно понять, почему его довольно легко убедили в правоте латинской позиции. В 1439 г. он подписал унию.
Ему также удалось убедить в правоте своего выбора целый ряд делегатов собора, в том числе Исидора, митрополита Киевского и всея Руси. Знаменательно, что задолго до 1453 г. и Виссарион, и Исидор эмигрировали в Италию, официально перешли в католичество и заняли высокие позиции в папской курии. Оба сделались не только папскими легатами, но даже и кардиналами.
Византийские гуманисты на соборе относились с большим недоверием и подозрительностью к свт. Марку Эфесскому представителю паламитской исихастской традиции. Не любили его и те, кто хотел принять унию в обмен на политическую выгоду.
Да, действительно, у свт. Марка была иная система ценностей. До сих пор часто можно услышать обвинения в фанатизме и ультраконсерватизме, высказываемые либеральными историками и богословами в его адрес. Современный римо-католический историк, несомненно, выразил широко распространенное мнение, когда написал следующие слова: «Если бы можно было выделить одну-единственную причину неудачи Флорентийского собора, то ей является Марк Евгеник митрополит Эфесский».
И тем не менее свт. Марк искренне стремился к единству иначе он не поехал бы на собор. Но он также был убежден, что для достижения единства Рим должен уступить по ряду пунктов в частности, отказаться от односторонних нововведений, таких, как незаконная интерполяция filioque в и новое схоластическое учение о чистилище. И он был глубоко разочарован увиденным во Флоренции. Св. Марк отказался подписать унию 1439 г. и по возвращении в Константинополь стал лидером православных. После кончины свт. Марка в 1445 г. это лидерство перешло к его ученику Георгию Схоларию.
3. Один из главных источников знаний о соборе мемуары диакона Сильвестра Сирополуса, великого экклесиарха храма св. Софии Константинопольской. В них можно найти не только рассказ о самом соборе, но и множество бытовых сведений и других весьма характерных зарисовок, сделанных на редкость приметливым наблюдателем и участником событий. Как греческие, так и латинские стенограммы собора были утеряны. Имеется лишь их реконструкция, сравнительно недавно (1953 г.) созданная иезуитским историком Дж. Гиллом. Из современных собору источников можно указать еще на его историю, написанную ревностным униатом Дорофеем, митрополитом Митиленским (он даже получил денежное вознаграждение от папы за свой труд), и автобиографическое сочинение свт. Марка Эфесского «Изложение Святейшего Митрополита Эфесского о том, каким образом он принял архиерейское достоинство, и разъяснение о соборе, бывшем во Флоренции».
Собор долго не мог начаться. Хотя официальное его открытие состоялось 9 апреля 1438 г. (через месяц после того, как византийцы прибыли в Феррару), император немедленно запросил отсрочки, чтобы дождаться прибытия светских правителей. Кроме того, задерживали вопросы протокола, например, кто должен созывать собор папа или император? Чей трон должен быть выше? Папа с самого начала потребовал, чтобы патриарх Иосиф при первой встрече поцеловал бы ему туфлю по латинскому обычаю, и только после твердого отказа греческой стороны снял свое требование.
Лишь в начале июня были назначены две комиссии по десять человек с каждой стороны, которые приступили к обсуждению вопроса о чистилище. Другие тринадцать сессий, с 8 октября по 13 декабря, были посвящены интерполяции Символа веры. Во время этих заседаний Марк Евгеник являлся главным представителем византийской стороны, а Андрей Родосский и кардинал Чезарини латинской.
Как уже отмечалось выше, Георгий Схоларий честно признавал, что его соотечественники не могли сравниться с латинянами ни по эрудиции, ни по диалектическому мастерству. Патриарх Иосиф был к тому времени уже в весьма преклонных летах. Незаконный сын болгарского царя и греческой аристократки, он был добродушным старичком, не отличавшимся ни выдающимися умственными способностями, ни крепким здоровьем и не имевшим никакого веса или авторитета. Так что ему не удалось сплотить греческую делегацию в единое целое. Каждый выступал сам от себя, в отличие от латинской стороны, действовавшей единой сплоченной командой. Более того, греки часто вступали в разногласия друг с другом. Их задача осложнялась позицией императора. Несмотря на его желание не уронить достоинство своего имперского величества и своей Церкви, он прибыл на собор, чтобы добиться унии любой ценой. Иоанн VIII достаточно разбирался в богословии, чтобы понимать, что по ряду фундаментальных вопросов единства достичь было невозможно. Он попросту запретил своей делегации обсуждать такие вопросы, как ипостаси Св. Троицы, различие сущности и энергий и др. Когда при обсуждении вопроса о filioque один из членов латинской делегации поднял вопрос об энергиях Бога, сам свт. Марк Эфесский со смущением ответил ему, что не имеет полномочий обсуждать этот вопрос. Трудно себе представить, как мог прийти к подлинному единству собор, на котором нельзя было обсуждать основные вопросы, бывшие главной причиной разделения.
В конце концов греки сдались. В официально утвержденной повестке собора стояли следующие вопросы для дискуссии:
1) чистилище;
2) исхождение Св. Духа;
3) роль папы;
4) квасной или пресный хлеб Евхаристии и иные богослужебные различия (например, Эпиклеза и т.д.).
Другие вопросы, типа брака священства и возможности развода, решили обсудить позже. Было согласовано, что основой для дискуссий будут: Писание, каноны Вселенских Соборов, творения отцов Церкви, признанных святыми и на Западе, и на Востоке. Греки после определенного давления согласились на своеобразный «нулевой вариант»: каждый латинский отец считался равным по авторитету с греческим отцом. Таким образом, латиняне получили еще одно преимущество, ибо они знали и латинских и греческих отцов, в то время как греки в основном знали только своих.
По словам видного американского православного историка Дж. Эриксона, «в дискуссиях обе стороны не смогли приблизиться к разделявшим их серьезным догматическим вопросам. Латиняне не хотели замечать не только главных интуиций и опасений греческой святоотеческой традиции, но и многих аспектов латинской традиции. Давая неверную оценку значимости и весомости своих зачастую сомнительных источников, они лишь пытались впихнуть чужое богословие в прокрустово ложе собственной системы» (Filioque and the fathers at the Council of Florence).
Итак, комиссии работали с 8 октября по 13 декабря 1438 г. Тем временем удалось договориться, что открывает собор папа, но как бы с санкции императора. Первое заседание состоялось 8 января 1439 г. Но к тому времени папская казна окончательно опустела. В декабре в Ферраре вспыхнула эпидемия моровой язвы, что дало удобный повод перенести соборные заседания во Флоренцию, предложившую свое гостеприимство. Так греки все же оказались отрезанными от моря. Во Флоренции первое время возобновились частные дискуссии и переговоры на комиссиях о предметах соборного рассмотрения.
Собственно соборные заседания проходили со 2 марта по 26 августа 1439 г. Первые восемь сессий (2–24 марта) концентрировались исключительно на тринитарных импликациях filioque. Заседания сопровождались жаркими дебатами о подлинности патристических текстов, используемых каждой из сторон.
Но это не было единственным источником напряженности. На заседаниях собора происходили разные не слишком красивые сцены. Грузинский епископ обвинил его участников в язычестве, так как, по его мнению, на соборе обсуждались главным образом доселе неизвестные ему язычники Платон и Аристотель. Виссарион прилюдно назвал Марка Эфесского бесноватым, на что тот ответил ему: «Ты ублюдок, что и доказывается твоим поведением!» Некоторые греческие епископы услужливо доносили папе, что Марк называет его еретиком. Забегая вперед, можно сказать, что упорство и строптивость Эфесского митрополита вызвали такой гнев императора, что тот в конце концов приказал поместить его под стражу и не выпускать на все время заключительных переговоров на соборе.
Все это завело собор в очередной тупик, и с 24 марта по 27 мая работа вновь проходила лишь в комиссиях. Римская курия, страдавшая от безденежья и раздраженная несговорчивостью греков, прекратила выдавать им субсидии на содержание, и те начали терпеть лишения. В то же время высшие католические прелаты прилагали огромные усилия, чтобы очаровать греков и склонить их на свою сторону.
Виссарион подружился со многими гуманистами, с которыми его роднила любовь к греческой античности. Не сдавался один только Марк Эфесский . Плифон вообще давно перестал ходить на мало интересовавшие его соборные заседания: он читал лекции в различных учебных заведениях и в кружках своих поклонников и наслаждался вниманием и славой. Правитель Флоренции Козимо Медичи основал в его честь Платоновскую Академию.
В конце мая патриарх Иосиф сдался и принял решение все подписать. Однако 10 июня он умер. Один член греческой делегации ехидно сказал, что как приличному человеку, растерявшему остатки своего престижа, ему ничего другого просто не оставалось сделать. Он был похоронен в той же церкви, где проходили заседания собора, Santa Maria Novella. Его гробница до сих пор находится там.
А работа собора продолжилась. Свт. Марк к тому времени уже был под стражей и не принимал участия в дискуссиях. В течение последних шести недель обсуждали целый ряд вопросов, в том числе верховенство римского папы, евхаристия и вновь чистилище.
Лишь после всех этих дискуссий 6 июля 1439 г. кардинал Джулио Чезарини и митрополит Виссарион Никейский по-гречески и по-латыни провозгласили объединение Церквей.
4. Как видно из вышеизложенного, на Ферраро-Флорентийском соборе было весьма мало пленарных сессий. Большая часть важной работы проделана в небольших группах и комиссиях. Именно на этих встречах эксперты с обеих сторон обсуждали, исправляли и в конце концов одобряли пункты, из которых и состояло принятое в июле 1439 г. постановление собора, носившее название Laetentur caeli. Лишь вступление и заключение этого документа были написаны дополнительно.
Условия объединения были следующими:
1 . Чистилище. Хотя византийцам учение об очистительном огне казалось весьма второстепенным, по настоянию латинян учение о чистилище стало первым вопросом на повестке дня Ферраро-Флорентийского собора и весьма подробно обсуждалось обеими сторонами. Ему также посвящена значительная часть Laetentur caeli. Этот вопрос иллюстрирует принципиально различный подход обеих сторон к учению о спасении.
В отличие от других вопросов, обсуждавшихся на соборе, проблема чистилища была сравнительно нова. Лишь в XIII в. византийцы впервые узнали об этом латинском учении. Первая известная нам дискуссия на эту тему произошла в 1235 г. в Отранто (Апулия) между митрополитом Корфусским Георгием Барданесом и неким францисканцем по имени Варфоломей. Как ясно из рассказа последнего об этой встрече, митрополиту весьма не понравилось новое учение о «третьем месте» и «очистительном огне». Именно епископ Георгий создал неологизм «porgatorion» (чистилище) для обозначения этого учения. Поначалу греки уравняли его с ересью всеобщего спасения (апокатастасис), но вскоре им представился ряд случаев разобраться в нем получше.
В 1254 г. папа Иннокентий IV попытался навязать это учение православным Кипра. Его официальное письмо, датированное 6 марта 1254 г., называют «свидетельством о рождении чистилища как доктринально определенного места».
Следующим шагом в истории чистилища был печально знаменитый Лионский собор (1274 г.), на котором византийским посланцам было велено принять это вероучение от имени императора Михаила VIII. Формула, содержавшаяся в этом имперском исповедании веры, позднее включена в богословское определение собора.
По всей видимости, к 1438 г. латинское богословие чистилища, в которое попадают души, успевшие покаяться, но не успевшие перед сотворить всех искупительных работ за свои прижизненные грехи, было уже весьма хорошо разработано. Западные делегаты на Ферраро-Флорентийском соборе утверждали, что это учение апостольское, святоотеческое и обязательное для всей Церкви. Для них чистилище было местом в потустороннем мире, куда попадают души для совершения искупительной работы через наказание за свои неискупленные грехи. Хотя вина за грех, как они считали, завершается со смертью, но наказание так или иначе должно быть понесено.
Учение это невозможно понять вне легалистической латинской системы, в которой для объяснения эсхатологических реалий используются юридические концепции. За этой доктриной лежит легалистическое убеждение, что Божественная справедливость требует удовлетворения. Именно поэтому души после смерти должны понести искупительные наказания для «отмены» своих грехов.
Эта расписанная до мельчайших деталей эсхатология основывалась прежде всего на авторитете Рима, схоластической теологии и на ряде положений некоторых латинских отцов, в особенности свт. Амвросия Медиоланского и свт. Григория Великого. Так что латинянам было на что ссылаться. В отличие от них греческая патристическая литература , как правило, обходит молчанием конкретные вопросы посмертной участи человека, вполне резонно считая неблагочестивым пытаться проникнуть в тайны Божественного домостроительства.
В связи с этим византийцам пришлось формулировать ответ на учение о чистилище прямо на соборе. Свт. Марк Эфесский доказывал, что ни богослужение Церкви, ни отцы, ни Писание не дают основания для идеи о чистилище. Он отмечал, что практика и предание Церкви молчат и о промежуточном состоянии или месте для душ после смерти, и о материальном огне, не говоря уже о схоластическом различии между виной и наказанием. Несомненно, византийцам было непросто понять легалистическую и рационалистическую модель искупления, содержавшуюся в латинском учении, которая совершенно не укладывалась в их понимание смысла спасения как общения с Богом, как личного духовного роста, который продолжается в следующей жизни.
Окончательное определение собора 1439 г. относительно чистилища было в основном латинским по содержанию. Согласно ему, некоторые души «очищаются через очистительное наказание после смерти», другие, уже очищенные, поднимаются на небо, а третьи, если они некрещенные или умирают в состоянии смертного греха, «немедленно спускаются в ад».
И тем не менее это формальное определение является несколько смягченной версией западного учения. В него не были включены два положения, против которых греки возражали особенно резко. Это положение о материальном огне и сама идея места или состояния очищения, которое называется чистилищем.
Так что нельзя признать этот пункт безоговорочной победой латинян. Вопрос остался неопределенным и неубедительным для обеих сторон.
Учение о чистилище, как оно было сформулировано в формуле унии 1439 г., стало богословским основанием доктрины об индульгенциях. И развившаяся позже повсеместная торговля индульгенциями (которые якобы могли сократить время пребывания в чистилище) во многом была плодом разработанных во Флоренции определений.
2 . Такой же провал характеризует и пункт соглашения, касающийся еще более сомнительного учения о filioque.
Дискуссии о Filioque касались двух аспектов этой проблемы: насколько законной была папская интерполяция в соборный и насколько богословски правильной была сама теория двойного исхождения Св. Духа.
Византийцы открыли дискуссию с объявления неопровержимого факта, что дополнительная фраза, вставленная в Символ латинским Западом, была незаконной интерполяцией; более того, III Вселенский Собор в Эфесе ясно постановил, что к Символу нельзя ничего прибавлять или убавлять от него. Латиняне ответили, что отцы Эфесского Собора имели в виду изменение не слов, а изменение смысла, латинская же вставка не только не изменила смысл Символа, но и прояснила его.
Не сумев достигнуть соглашения по первому пункту, стороны перешли к обсуждению самого содержания учения. Латиняне, как всегда, с жаром уверяли, что их понимание проблемы не подразумевало «двух принципов» или «двух источников» в Божестве. Но греков не убедили их заверения.
В конце концов византийские унионисты, стремившиеся найти выход из тупика, предложили принять за основу согласие, которое якобы было по этому вопросу среди отцов Церкви. Для этого использовался такой «блестящий» аргумент: если и греческие, и латинские отцы вдохновлены Святым Духом, они не могли ошибаться относительно Его исхождения. Их тринитарное богословие должно быть идентичным друг другу: даже если они выражали его по-разному, на самом деле они имели в виду то же самое. Исхождение a filio, таким образом, объявлялось тем же самым, что и per filium. Обе формулы стали выражением той же самой догматической истины. В конце концов эта весьма спорная аксиома была принята за основу.
Марк Евгеник, со своей стороны, был убежден, что необходимым условием для подлинного объединения является исключение латинской интерполяции из Символа веры и, соответственно, отказ от анафем Лионского собора (1274 г.) против тех, кто отвергал истинность filioque. Ничего подобного в 1439 г. решено не было. Вышло наоборот: в конце дискуссий на эту тему православным предложили принять латинское учение. Альтернативы им не предлагалось. Так filioque было признано богословски правильным и «законно и обоснованно вставленным» в . Но все-таки собор не обязал христианский Восток использовать интерполяцию. Окончательная формула гласила, что Святой Дух исходит от Отца и Сына как от «единого принципа» и что греческие отцы, говоря «через Сына», на самом деле имели в виду «и от Сына».
Таким образом, можно констатировать, что и проблема filioque во Флоренции осталась неразрешенной. Определение собора по этому поводу также никак не приблизило объединение Церквей.
3 . Вопрос о папской власти обсуждался лишь на нескольких последних сессиях собора, непосредственно перед подписанием июльской унии. Сам по себе этот факт немаловажен. Хотя византийские участники собора знали о происходящем в Базеле, по всей видимости, их это не слишком волновало. Во всяком случае, им (опять же в отсутствие свт. Марка Эфесского) не удалось высказать критические аргументы против концепции папской власти, выдвигавшейся западными канонистами и апологетами папства. Робко высказанные соображения византийцев были основаны на представлениях, весьма далеких от той реальной папской власти, которая развилась к концу средних веков. Похоже, что греков заботило только лишь сохранение теории пентархии. В этом им пошли навстречу.
По поводу папской власти собором было принято следующее решение: как преемник св. Петра епископ Римский «является первоверховным иерархом всего мира», «наместником Христа» и «главой всей Церкви». «Папа римский обладает полной властью («plena potestas» боевой клич западных антиконсилиаристов; его употребление в постановлениях Флорентийского собора было мощным ударом по собору Базельскому. А.Д.) руководить и управлять всей и всеми христианами, как («quemadmodum et» или по-гречески «κάθοντρόπον» т.е. «до той степени, до которой») это было установлено вселенскими соборами и определено в святых канонах; патриарх Константинопольский является вторым после святейшего римского иерарха (таким образом, только лишь на Флорентийском соборе Римская церковь впервые за всю свою историю официально признала второе место Константинопольской кафедры. А.Д.), на третьем месте Александрия, на четвертом Антиохия, Иерусалим же пятый в этом порядке. Все они сохраняют все свои права и привилегии».
Интересно, что последних фраз этого положения не содержится в латинской версии соборного документа их можно найти только в греческом оригинале. Значит, византийцам в конце концов все же удалось заставить латинян принять часть их идей. И тем не менее византийское определение прав и привилегий четырех восточных патриархатов достаточно аморфно и могло быть истолковано латинянами весьма широко, в то время как портрет папы, окормляющего Вселенскую , руководящего и управляющего ею, весьма конкретен. Это максималистическое толкование римского верховенства.
Конечно, определение 1439 г. относительно папской власти было направлено главным образом против западного консилиаризма. Как таковое, оно провозгласило конец этого движения. Соборные суверенность и верховенство, провозглашенные двадцать пять лет назад в Констанце, получили смертельный удар во Флоренции в «непогрешимом документе» Laetentur caeli. Как пишет современный римо-католический историк, «Самым своим существованием Флоренция являлась противовесом собору в Базеле, в конце концов перевесившим его. Сделав это, Флоренция положила конец развитию консилиаристского движения на Западе, которое угрожало изменить само устройство Церкви. Великим достижением Флорентийского собора для Запада было то, что он обеспечил победу пап в борьбе против консилиаризма и выживание традиционного порядка Церкви».
Правда, справедливости ради нужно отметить, что меньше чем через столетие после этого триумфального «достижения» оно было оспорено и отвергнуто протестантской Реформацией. И разработанная собором 1438–1439 гг. теология чистилища (и, соответственно, индульгенций), и теория папской власти способствовали развитию событий, приведших к отказу в 1617 г. Мартина Лютера и его учеников от всей постгригорианской (гильдебрандовской) папской структуры.
Что же касается византийцев, то им, помимо теории пентархии, все-таки удалось протащить определенную двусмысленность в формулировку папской власти. Согласно ей, папа «руководит и управляет всей и всеми христианами» лишь «до той степени, до которой» это было установлено Вселенскими Соборами и определено в святых канонах. Таким образом, благодаря прославленному греческому хитроумию, концепцию папской власти, безусловно, против желания латинской делегации и самого папы Евгения, приняли с весьма значительной оговоркой. Правда, эта уловка греков была не более чем «кукишем в кармане»: ведь на Западе насчитывали много Вселенских Соборов, в том числе, например, и Лионский, и это место понималось здесь совсем иначе, чем на Востоке. Но тем не менее в конце концов латиняне раскусили эту двусмысленность и постфактум переписали официально принятое соборное постановление. Вместо спорного «quemadmodum et» в латинском тексте документа было поставлено «quemadmodum etiam», т.е. «как и». Однако греческий текст остался без изменений.
4 . Помимо трех вероучительных определений о папстве, filioque и чистилище, которые подробно прорабатывались в Laetentur caeli, в нем кратко упоминался и четвертый пункт повестки дня собора вопрос обряда и богослужебных различий. По данному пункту собор принял решение, что обрядовые различия не могут служить препятствием для единства, поэтому использование в евхаристии опресноков или квасного хлеба было признано равноценным. Греческий и латинский обряды были провозглашены равноценными, и каждая могла сохранять свой обряд. Вопрос эпиклезы был обойден молчанием.
И это было все. Постановление собора было предложено к подписанию. К тому времени греки больше всего мечтали наконец вернуться домой, а кроме того, латиняне держали их на коротком поводке благодаря контролированной выдаче провизии и постоянному урезанию жизненных удобств. Справедливости ради нужно сказать, что подписывать постановление никому не предлагалось силой. Конечно, греки испытывали некоторое давление, но все-таки, в принципе, свобода слова и действий оставалась за ними. И тем не менее постановление подписали все, кроме грузинской делегации (она уехала, не дождавшись конца собора), свт. Марка Эфесского , митрополита Исайи Ставропольского и Плифона, который при всей своей нелюбви к греческой Церкви нашел латинскую Церковь еще более враждебной и нетерпимой к свободной мысли. Наш соотечественник Авраамий Суздальский, не знавший греческого и, по всей видимости, не очень понимавший, о чем идет речь, оставил свой автограф на славянском языке вслед за подписью своего митрополита: «Авраамий, смиренный епископ Суждальский».
По преданию, когда папа Евгений услышал, что Марк Эфесский не подписал унию, он воскликнул: «Значит, ничего не достигнуто!»
5. Итак, Ферраро-Флорентийский собор фактически завершился совершенным провалом. С таким трудом давшееся соглашение было абсолютно пустым и ничего не решало. Оно было даже не компромиссом, а лишь уклончивым и двусмысленным определением, в принципе неспособным разрешить подлинные различия и разногласия между двумя сторонами. Похоже, все участники этих событий довольно скоро это поняли. Как писал диакон Сильвестр Сиропулос, у всех было только одно желание поскорее вернуться домой.
Единственным историческим достижением Флорентийского собора стало поражение, которое он нанес консилиаризму. Кошмар консилиаризма был окончательно похоронен для папизма 18 января 1460 г., когда была опубликована булла Execrabilis, официально запрещавшая апелляцию пап Вселенскому Собору. Но этот запрет был уже формальным и символическим актом: консилиаристское движение испустило дух в 1439 г., когда постановление Флорентийского собора превратило Базельский собор в незаконное собрание. За этим последовало отвержение Базеля большинством правительств Европы. Базельский собор окончился крахом. А без собора реформа католической Церкви стала нереальной. Риму удалось предотвратить реформу, но, как уже отмечалось выше, в ответ он вскоре получил Реформацию.
Акт единения был торжественно прочитан в соборной церкви Флоренции на греческом и латинском языках. В знак единения греки и латиняне обнялись и поцеловались. Была совместно отслужена литургия. После этого папа нашел для греков корабли, и они наконец-то смогли отправиться домой. Исидор Московский и Виссарион Никейский не спешили с отъездом и остались на какое-то время в Италии. В конце концов, как уже говорилось выше, оба были возведены в ранг кардиналов.
Папа обязался содержать в Константинополе 300 воинов и 2 галеры, а в случае особой нужды послать императору 20 галер на полгода или 10 галер на год. Кроме того, в случае чрезвычайной опасности, он обязался поднять европейских государей на крестовый поход. И наконец, для возрождения экономической жизни города он обязался посылать всех паломников на Восток через Константинополь.
Такова оказалась цена унии, но и ее папы не могли заплатить. Ни одно из обещаний сдержано не было. Если сразу же после унии за ней последовал бы успешный крестовый поход, может быть, у нее и появились бы сторонники в Византии. Но похода не было...
Уния была немедленно и единодушно отвергнута практически всем духовенством и народом. Возвращавшиеся из Флоренции епископы, сходя на берег в Константинополе, с ходу отвергали унию и дезавуировали свои подписи, ссылаясь на имперское давление, из-за которого они поставили их под соборным определением. Нет нужды повторять, что они лукавили: как мы видели, Марк Эфесский , выстоявший давление и не подписавший унию, вернулся домой невредимым. Император, видя сопротивление, не провозглашал унию в Св. Софии.
Находящимся в Италии Виссариону и его друзьям-гуманистам, делавшим все возможное, чтобы добиться помощи соотечественникам, царившие в Константинополе настроения казались дикими, неумными и ограниченными. Они были убеждены, что союз с Западом принесет Византии такой прилив новых культурных и политических сил, что она снова сможет встать на ноги. Но практика показала, как глубоко они заблуждались...
Плифон (это псевдоним, взятый философом по созвучию с Платоном) покинул родной Константинополь и поселился в Мистре, где основал платоновскую академию и написал свой главный труд о перестройке государства на принципах учения Платона: по его мнению, это был единственный путь к возрождению греческого мира. Он называл себя эллином и гордился этим, заявляя, что переехал в Пелопоннес, ибо там сохранилась самая чистая греческая раса. Плифон выдвигал массу предложений и идей в социальной, экономической и военной областях, из которых почти ничто не имело никакого практического значения. В области религии Плифон проповедовал космологию Платона с примесью эпикурейства и зороастризма. Формально он считал себя христианином, но редко обращался к христианству как к таковому и любил отождествлять Бога с Зевсом. Он предлагал организовать тайное языческое сообщество с центром в Мистре, которое станет ядром освобождения греческой нации и возвращения ее к былой славе. Религиозные воззрения Плифона никогда не публиковались. Рукопись, в которой он их изложил, уже после падения Константинополя попала в руки его ученика и оппонента Георгия Схолария (в то время он стал уже патриархом Геннадием), который, с ужасом прочитав ее, немедленно предал рукопись сожжению. До наших дней сохранилось лишь несколько фрагментов рукописи. Школа Плифона в Мистре славилась на весь мир. Ученики приезжали к нему отовсюду, чтобы почерпнуть от его мудрости. Вспомним, что и Виссарион, и Георгий Схоларий, и Марк Эфесский были его студентами. Скончался философ в Мистре около 1452 г. В 1465 г. итальянская династия Малатеста временно отвоевала Спарту у турок и перенесла прах Плифона в Римини, где он покоится и сейчас в церкви св. Франциска.
Флорентийская уния
Наиболее известной унией является Флорентийская уния 1439 г. К этому времени политическая атмосфера на христианском Востоке была уже гораздо более напряженной, чем в годы Римской унии. Разгром турками Сербии и Болгарии, никопольское поражение крестоносцев, неудачное странствование Мануила II по Западной Европе и, наконец, завоевание турками Фессалоники в 1430 г. ставили Восточную империю в критическое положение, которого Ангорское поражение турок монголами поправить не могло. Но подобные успехи турок были уже серьезною грозой и для западноевропейских государств. Вот почему в истории Флорентийской унии такую важную роль играет и так сильно чувствуется сознание необходимости предпринять общую латинско-греческую борьбу против турок. Но несмотря на весь ужас положения империи, в Византии существовала как в XIV, так и особенно в XV веке православная националистическая партия, боровшаяся против идеи унии не только из-за боязни потерять чистоту греческого православия, но также из-за того, что помощь Запада, купленная ценой унии, повлечет за собой политическое преобладание Запада на Востоке. Иными словами, речь шла об опасении того, что предстоящее турецкое владычество заменится владычеством латинским. В первой четверти XV века византийский полемист Иосиф Вриенний писал: «Не верьте, что западные народы нам помогут. Если же когда-либо они, для виду, и встанут на нашу защиту, то вооружатся для того, чтобы уничтожить наш город, род и имя». Подобное опасение для XV века имело вполне реальные основания в политических планах Альфонсо Великолепного на Востоке.
В это время на Западе был созван третий, после Пизанского и Констанцского, Великий собор XV века в Базеле, выставивший, как программу своей деятельности, реформу церкви в ее главе и членах и подавление принявшего после смерти Яна Гуса весьма обширные размеры гуситского движения. Папа Евгений IV враждебно относился к собору с подобными планами. С византийскими греками и императором Иоанном VIII были одновременно и независимо открыты переговоры Базельским собором и папою. Базельский собор и Константинополь обменялись посольствами, и в числе греческих послов в Базель находился игумен одного из константинопольских монастырей Исидор, будущий митрополит Московский, произнесший на соборе речь в пользу соединения церквей. По его словам, это «создаст грандиозный памятник, могущий соперничать с колоссом Родосским, вершина которого достигала бы небес и блеск которого отражался бы на Востоке и Западе». После безрезультатных споров о месте будущего собора отцы Базельского собора вынесли решение о том, что последний, устранив гуситские раздоры, займется уже после этого улаживанием греческого вопроса. Подобное решение собора было в высшей степени обидным для византийских греков, носителей истинного православия, которые в данном случае ставились на одну доску с «еретиками» гуситами. В Константинополе по этому вопросу «разразилась настоящая буря». Между тем, император постепенно сближался с папой, в руки которого и перешло ведение дела унии. Боясь реформаторских стремлений Базеля, Евгений IV перенес заседание собора в северо-итальянский город Феррату, а затем, из-за вспыхнувшей там чумы, во Флоренцию. Однако часть членов собора, не повинуясь папскому велению, осталась в Базеле и даже избрала другого папу.
Заседания Ферраро-Флорентийского собора были обставлены с необычайной торжественностью. Император Иоанн VIII с братом, Константинопольский патриарх Иосиф, Эфесский митрополит, ярый противник унии Марк, одаренный и высокообразованный сторонник унии Виссарион, и большое количество других духовных и светских лиц прибыли через Венецию в Феррару. Московский великий князь Василий II Темный отправил на собор недавно назначенного митрополитом в Москву склонного к унии Исидора, которого сопровождала многочисленная свита из русских духовных и светских лиц. Это была эпоха расцвета Итальянского Возрождения, когда Феррара жила кипучей жизнью культуры и просвещения под владычеством фамилии Эсте, а Флоренция – блестящих Медичи.
Споры и рассуждения на соборе, сводившиеся к двум главным вопросам, к filioque и главенству папы, затянулись довольно долго. Далеко не все прибывшие греки соглашались признать эти положения. Утомленный император собирался уехать. Патриарх Иосиф, противник унии, умер во Флоренции еще до официального ее объявления. Особенно деятельно на пользу унии работал Московский митрополит Исидор. Наконец, составленный на двух языках акт унии был, в присутствии императора, торжественно обнародован 6 июля 1439 г. во Флорентийском соборе Santa Maria del Fiore. Некоторые из греков во главе с Марком Эфесским этого акта не подписали.
В Италии до сих пор существует целый ряд памятников, относящихся к Флорентийской унии. Один из интересных, особенно для нас, современных XV веку экземпляров акта унии на трех языках: латинском, греческом и славянском, хранится и выставлен для обозрения в одной из библиотек Флоренции (Biblioteca Laurenziana). Среди греческих и латинских подписей на этом документе находится и одна русская подпись «смиренного епископа Авраамия Суздальского», присутствовавшего на соборе. Существует, как известно, в наши дни и собор во Флоренции Santa Maria del Fiore, где была провозглашена уния. В другой флорентийской церкви, Santa Maria Novella, сохранился надгробный памятник умершего во время собора Константинопольского патриарха Иосифа. На памятнике можно видеть до сих пор фресковое изображение патриарха во весь рост. Наконец, в Палаццо Риккарди в той же Флоренции сохранилась большая фреска итальянского живописца XV века Беноццо Гоццоли (Benozzo Gozzoli), изображающая шествие волхвов, которые отправляются в Вифлеем на поклонение новорожденному Христу. Под видом едущих верхом волхвов художник изобразил, между прочим, правда, довольно фантастически, Иоанна Палеолога и патриарха Иосифа, въезд которых во Флоренцию он мог лично наблюдать. Рим также имеет несколько воспоминаний о Флорентийской унии. Между большими барельефами с изображением Спасителя, Богородицы, апостолов Петра и Павла на известных главных входных дверях в храм св. Петра, работы XV века, помещены небольшие барельефы, имеющие отношение к Флорентийскому собору. Это: отплытие императора из Константинополя, прибытие в Феррару, заседание Флорентийского собора, отплытие императора со свитой из Венеции. Затем, в одном из римских музеев хранится красивый, часто приводимый на рисунках, бронзовый бюст в натуральную величину Иоанна Палеолога в остроконечной шляпе, исполненный, может быть, с натуры во время пребывания императора во Флоренции.
Подобно Лионской унии, Флорентийская не была принята на Востоке, и возвратившийся в Константинополь Иоанн быстро увидел, что задуманное им дело не удалось. Около не подписавшего унию Марка Эфесского сплотилась многочисленная православная партия; многие из подписавших унию взяли свои подписи обратно. Исидор, решившись по возвращении в Москву ввести унию в России и приказав в Успенском соборе прочесть торжественно грамоту о соединении церквей, также не нашел никакого сочувствия и, будучи назван великим князем не пастырем и учителем, а волком, был заключен в монастырь, откуда бегством спасся в Рим. Восточные патриархи, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский, высказались также против унии, и на Иерусалимском соборе 1443 г. Флорентийский собор был назван «скверным» (?????).
Католическая церковь, однако, до сих пор признает всю важность решений Флорентийского собора, и еще в XIX веке папа Лев XIII в своей энциклике (окружном послании) о соединении церквей призывал православных возвратиться именно к решению этого собора.
Последний византийский государь Константин XI, подобно своему брату Иоанну VIII, видел спасение гибнущего государства в унии.
Из книги Витязь на распутье: Феодальная война в России XV в. автора Зимин Александр АлександровичФлорентийская уния Примерно пять лет сохранялся компромисс, достигнутый в 1436 г. Эти годы были наполнены подготовкой сторон к дальнейшему противоборству. Василию Васильевичу, по-видимому, казалось, что он поступился слишком многим, а союзники, очевидно, рассчитывали на
Из книги Лоренцо Великолепный автора Клулас ИванФлорентийская денежная система В XIII-XV веках во Флоренции ходили золотые и серебряные монеты. Золотая монета называлась флорином. Впервые она была отчеканена в 1252 году и получила название от красной лилии (один из символов Флоренции), изображенной на одной из сторон. На
Из книги История Британских островов автора Блэк ДжеремиУния с Ирландией Акт об унии с Ирландией, обнародованный в 1800 г., явился ответом на восстание 1798 г. Увеличившееся во второй половине XVIII в. благосостояние католиков и раздоры в среде протестантов имели важное значение для длительного процесса, в ходе которого католики
Из книги История искусства всех времён и народов. Том 3 [Искусство XVI–XIX столетий] автора Вёрман КарлФлорентийская барочная школа и ее слияние с римской Переживая в Риме описанное органическое развитие, барочная архитектура во Флоренции, не суетясь, вступила на более серьезные пути в школе Буонталенти. Живописец Лудовико Карди, прозванный Чиголи (1559 до 1613), выполнил
Из книги История Финляндии. Линии, структуры, переломные моменты автора Мейнандер ХенрикКальмарская уния Ярким выражением ослабления королевской власти в Швеции стали затяжные распри из-за престолонаследия, которые имели место на протяжении большей части XIV и XV в. Правители, чье положение зачастую было шатким, пытались сделать престол однозначно
автора Орлов ВладимирКревская уния Смерть великого князя Ольгерда вызвала глубокий внутренний разлад в Великом Княжестве Литовском.Старшие сыновья Ольгерда не согласились с тем, что власть в Вильне перешла к Ягайле. Соглашение последнего с немецкими рыцарями привело к тому, что родной брат
Из книги Десять веков белорусской истории (862-1918): События. Даты, Иллюстрации. автора Орлов ВладимирГородельская уния Разгром главных сил Тевтонского ордена под Дубровной (Грюнвальдом) не привел к полному поражению немецкого государства в Пруссии.Торуньское соглашение 1411 года было компромиссным и не могло удовлетворить ни одну из сторон. При активной поддержке
Из книги Десять веков белорусской истории (862-1918): События. Даты, Иллюстрации. автора Орлов ВладимирЛюблинская уния Вопрос о государственной унии с Польшей остро поставила на повестку дня прежде всею Полоцкая война. Наша страна не могла собственными силами отразить нападение восточного интервента, освободить оккупированную московским войском Полотчину. Уже в 1562
автораКРЕВСКАЯ УНИЯ Ягайло. Изображение на надгробном памятнике в КраковеПериод литовского владычества на украинских землях отечественные историки иногда называют «золотым веком». Литовцы перенимали культуру, язык, веру местного населения. Однако борьба с могущественными
Из книги 500 знаменитых исторических событий автора Карнацевич Владислав ЛеонидовичФЛОРЕНТИЙСКАЯ ЦЕРКОВНАЯ УНИЯ Несмотря на раскол 1054 г., Западная и Восточная церкви никогда не оставляли мысли об объединении. Время от времени императоры, папы, патриархи и короли пытались взять на себя почетную миссию примирителей. Однако после того как латиняне
Из книги 500 знаменитых исторических событий автора Карнацевич Владислав ЛеонидовичЛЮБЛИНСКАЯ УНИЯ Акт Люблинской унииПроцесс объединения Польши и Литвы, который был начат заключением в 1385 г. Кревской унии, через двести лет завершился подписанием унии в Люблине. В Украине этот союз оценивают неоднозначно, учитывая политику Польши на принадлежащих ей
Из книги 500 знаменитых исторических событий автора Карнацевич Владислав ЛеонидовичБРЕСТСКАЯ УНИЯ Устанавливая свою власть в западнорусских, западноукраинских землях, поляки постоянно сталкивались с проблемами религиозного характера. Будучи истовыми католиками, они стремились распространить свою религию и на покоренные территории. Однако сделать
Из книги Исторический очерк Церковной унии. Ее происхождение и характер автора Зноско КонстантинЧАСТЬ ПЕРВАЯ Флорентийская уния
Из книги История Украины автора Коллектив авторовБрестская уния Подавление казацкого восстания открыло путь для провозглашения церковной унии. В октябре 1596 г. в Бресте для торжественного объявления про объединение церквей был созван собор. В нем участвовали экзархи константинопольского и александрийского
Из книги Родная старина автора Сиповский В. Д.Люблинская уния Страшные испытания пришлось пережить русскому народу в конце XVI и в начале XVII в. Московская Русь, хотя истерзанная и обнищалая, все же довольно скоро выбилась из Смутной поры, вынесла из нее свою веру и народность во всей их целости; не то было с западной –
Из книги Родная старина автора Сиповский В. Д.Церковная уния Приезд патриарха вскрыл страшные язвы, которыми страдала Западнорусская церковь, обнаружил их во всей их неприглядности. Меры, принятые патриархом, оказались бессильными помочь беде. Все это послужило только на пользу врагам православия. Многие ревнители
Доклад по истории Ученика 11 “В” класса Деменкова Ильи. Тема: "Флорентийская уния" Флорентийской унией называется договор, заключённый в 1439 году между православной и римско-католической церквями и формально объединивший их (подчинивший греко-православную церковь римско- католической). О необходимости воссоединения христианской церкви говорили еще задолго до церковного собора, на котором была заключена уния (Ферраро-Флорентийский собор), по этому поводу проводились многочисленные переговоры и съезды, но все они были бесплодны. Результат принес только Флорентийский собор. Почему же это произошло? Дело в том, что в то время христианский мир как никогда нуждался в объединении: католическая Европа была ослаблена крестовыми походами, а православная подвергалась постоянной опасности со стороны восточных соседей (Русь – монголо-татар; Византия – турков). В таких условиях поддержка “братьев во Христе” очень сильно помогла бы и тем, и другим. Кроме того, постоянно ширились торговые и культурные связи стран, в которых были приняты разные направления христианства. Понятно, что для этих связей было бы очень полезно хотя бы формальное примирение церквей. Естественно, больше всего в возрождении единого христианства были заинтересованы византийские, греческие власти, которые не имели уже ни военной, ни экономической, ни даже дипломатической силы. Зато они имели сильных врагов. В конце 1435 года было уже предрешено созвание так интересовавшего византийцев Феррарского собора. Греки начали готовиться к этому собору и не могли в ввиду этого оставить без внимания русскую митрополичью кафедру, так как Московская митрополия константинопольского патриарха была самой обширной, сильной и богатой из всех заграничных (таких, как Болгария). Русский митрополит был бы на таком посту для греков совсем нежелателен: как узкий националист, он мог воспротивился союзу с католиками и вовсе не явиться на собор. Поэтому московским митрополитом был назначен грек Исидор, считавший своими соотечественниками очень высоко образованным человеком, крупным философом, геополитиком практически... В русских летописях его называют “многим языкам сказителем”. В 1433 году он уже представлял Византию на переговорах об объединении церквей, проходивших на очередном церковном соборе, где добился значительных успехов. Назначая Исидора, византийские церковные и светские власти надеялись обеспечить участие Руси в деле объединения с католиками. Но эти надежды греков на Исидора нужно понимать не в том смысле, что в нем видели человека, готового предать православие. Греческие церковные власти представляли себе унию в совершенно другом виде: они надеялись, что им самим удастся вынудить католиков на уступки. В Исидоре ценили не готовность отречься от веры предков – напротив, этого-то от него не ожидали и не хотели – а высокую образованность и ораторское искусство, которая, как считали, поможет византийцам убедить католиков в своей правоте. Кроме того, византийская казна была практически пуста, и, назначив митрополитом соотечественника, греки могли надеяться на русские деньги, столь необходимые для будущего собора. Национально-политическое самосознание Москвы к этому времени настолько возросло, что митрополит из греков считался для неё уже нежелательным. Среди русских начинала бродить мысль о том, чтобы не только избирать митрополита у себя дома, но и делать это независимо от Константинополя. Поэтому-то великий князь московский Василий Владимирович, узнав о том, что на его кафедру назначен грек, вначале не хотел даже пускать его в свои земли. Но потом он сменил гнев на милость, прослышав об учености Исидора и прочих его достоинствах. Будучи принят великим князем Василием как новый митрополит русской земли, Исидор стал тут же собираться на церковный собор. А для этого ему надо было сначала посвятить в свои планы князя. Естественно, князь сначала удивился диковинным замыслам церковников и рьяно отговаривал митрополита от каких бы то ни было уступок католикам–латинянам. Однако, доверяя учёному греку, князь предоставил ему действовать по своему усмотрению. Молва о том, что митрополит отправляется на доброе дело обращения латинян к правой вере была настолько сильна, что даже упрямых новгородцев она побудила уступить митрополиту Исидору те доходные статьи, которые они так долго не отдавали его предшественникам и существенно этим обеднить свой городской бюджет. Выехав 8 сентября 1437 года из Москвы и проехав через Новгород, Псков, Ригу, Германию и Альпы, митрополит Исидор со своей свитой прибыл 18 августа в итальянский город Феррару. Особенно пышно митрополита чествовали в Пскове, где, помимо роскошного пира, ему были преподнесены крупные денежные суммы, что объясняется, надо понимать, давними торговыми контактами Пскова с представителями католичества и существенные к ним симпатии. Таким образом, псковчан интересовала уния между христианскими церквами с коммерческой точки зрения. В Пскове Исидор устроил себе новый источник доходов, переведя этот город под своё прямое управление и отобрав его у новгородского архиепископа (с тем, чтобы самостоятельно собирать все церковные подати с этой земли и спокойно их прикарманивать) На соборе ожидалось присутствие многих европейских монархов, но никто из низ не приехал. В январе 1939 года собор был перенесён во Флоренцию по экономическим причинам (в Ферраре кормили плохо). Долгое время на соборе шли богословские споры, подкреплённые экономическими и военными аргументами; дебаты по поводу того, как надо объединяться и какая ветвь христианства станет доминирующей, но все они были бесплодны: каждая стороны ожидала уступок от другой. В конце концов, не видя перспектив, Римский папа предложил грекам крутую альтернативу: либо они к Пасхе принимают католичество полностью и без исключений, либо уезжают восвояси несолоно хлебавши. Было пущено в ход и золото. Несчастные греки заколебались. Каждого из них обрабатывали по отдельности, находя аргументы в пользу католичества, особенно важные для него и его метрополии. Под влиянием различных притеснений и постоянного давления на предложенную унию согласились все православные церковные иерархи, кроме епископа Марка. 5 июля 1439 года они скрепя сердце подписались под актом унии, где чёрным по белому было написано, что православная церковь входит в состав католической. Митрополиту Исидору принадлежала в организации Флорентийского собора не какая-нибудь заурядная роль, напротив, он фактически был его инициатором. Он первый согласился на предложенные папой условия и первый поставил свою подпись на документе, закреплявшем унию. Именно Исидор склонил византийского императора в сторону подчинения Риму, пользуясь для этого доверием императора и своим громадным авторитетом. А о том, как он был велик, можно судить по тому, что Исидора пророчили в приемники скончавшемуся во время собора патриарху. На Руси отношение к унии с самого начала было резко отрицательным. Так, сопровождавший Исидора на собор русский монах называет католиков “еретиками” (как это делалось и всегда), а греческих православных иерархов – отступниками и даже обвиняет во взяточничестве. А рязанского епископа Иону Исидор смог “убедить” подписать унию, только продержав его неделю в темнице. На Руси о заключении унии было известно еще до возвращения Исидора. В народе сформировалось к ней резко враждебное отношение. Вернувшись в Москву в сане католического кардинала, Исидор стал стремительно вводить католические обычаи: заменять православную символику католической (восьмиконечный православный крест на простой четырехконечный), поминать в молитвах римского Папу прежде константинопольского патриарха, проводить православные службы в костёлах и участвовать в их освящении. Не ожидавшие такого резкого поворота князь Василий и бояре некоторое время не предпринимали никаких действий. Но буквально через неделю Исидор был лишён должности главы русской церкви и заключён в монастырь. Его склоняли к отказу от унии, пугая страшной казнью, но Исидор был неподкупен. Конечно же, московский князь не посмел бы не то что казнить, но даже изгнать митрополита – ведь такие действия были бы прямым нарушением воли патриарха и самой настоящей ересью. Московское государство дорожило своими отношениями с Византией, которыые давали ему право называться “Третьим Римом” и не хотело их разрыва. С другой стороны, Москва стремилась к максимальной независимости от всех “старших братьев”. Вслед за татарским “царём” пришла очередь византийского. Исидор сам помог князю Василию, бежав из своей тюрьмы ночью на 15 сентября. Такой расклад всех устраивал, так что князь приказал не преследовать беглеца. 15 декабря 1448 года съезд русского духовенства, выражавшего общенациональное неприятие унии, уничтожавшей православие, избрал “митрополитом всей Руси” рязанского епископа Иону. Это было сделано против воли Константинопольского патриарха, который с тех пор уже не назначал глав русской церкви. Московские власти ожидали бурной реакции из Константинополя, вплоть до отлучения от церкви, но её не последовало. С тех пор в Византии еще несколько раз менялось отношение к унии, правители колебались между ортодоксальным православием и католичеством, но Москву это уже не волновало – она уже обладала собственной совершенно независимой от внешних сил, автокефальной церковью. Благодаря этой независимости московское православие довольно спокойно пережило скорый захват Византии турками и уничтожение этой “колыбели православия” . Она позволила главам русской православной церкви вскоре присвоить себе звание патриарха, а московским князьям – звание царей. БИБЛИОГРАФИЯ: 1. Очерки о истории русской церкви. Москва, “Терра”, 1993 г. 2. Большая советская энциклопедия. Т. 27. Москва, “Советская энциклопедия”, 1982 г.